Неточные совпадения
Иная восторженность
лучше всяких нравоучений хранит от истинных падений. Я помню юношеские оргии, разгульные минуты, хватавшие иногда через край; я не помню ни одной безнравственной истории в нашем кругу, ничего такого, отчего человек серьезно должен был краснеть, что старался бы забыть, скрыть. Все делалось открыто, открыто редко делается дурное. Половина, больше половины сердца была не туда направлена, где праздная страстность и болезненный эгоизм сосредоточиваются на нечистых помыслах и троят
пороки.
— Для людей? — спросил Белинский и побледнел. — Для людей? — повторил он и бросил свое место. — Где ваши люди? Я им скажу, что они обмануты; всякий открытый
порок лучше и человечественнее этого презрения к слабому и необразованному, этого лицемерия, поддерживающего невежество. И вы думаете, что вы свободные люди? На одну вас доску со всеми царями, попами и плантаторами. Прощайте, я не ем постного для поучения, у меня нет людей!
— Это, Петр Михайлыч, обыкновенно говорят как один пустой предлог! — возразила она. — Я не знаю, а по-моему, этот молодой человек — очень
хороший жених для Настасьи Петровны. Если он беден, так бедность не
порок.
Посмотрите на частную жизнь отдельных людей, прислушайтесь к тем оценкам поступков, которые люди делают, судя друг о друге, послушайте не только публичные проповеди и речи, но те наставления, которые дают родители и воспитатели своим воспитанникам, и вы увидите, что, как ни далека государственная, общественная, связанная насилием жизнь людей от осуществления христианских истин в частной жизни,
хорошими всеми и для всех без исключения и бесспорно считаются только христианские добродетели; дурными всеми и для всех без исключения и бесспорно считаются антихристианские
пороки.
Прежние страстные преследования этого гнусного
порока утихли или,
лучше сказать, заменились иными преследованиями, иных
пороков…
пороков, порожденных новыми веяниями времени.
Анна Петровна, как все молодые жены, ревновала мужа больше всего к его старым друзьям, служившим для нее олицетворением тех
пороков, какими страдал муж; ведь сам он, конечно,
хороший, милый, чудесный, если бы не проклятые друзья.
— И этого нет, потому что и в
пороках есть своя обязательная хронология. Я не хочу сказать, что именно я
лучше — все одинаковы. Но ведь это страшно, когда человек сознательно толкает себя в пропасть… И чистота чувства, и нетронутость сил, и весь духовный ансамбль — куда это все уходит? Нельзя безнаказанно подвергать природу такому насилию.
— А и не все ужасы. Было и
хорошее. Например, наказанного никто попрекнуть не посмеет, не как теперь. Вот у меня в роте штрафованного солдатика одного фельдфебель дубленой шкурой назвал… Словом он попрекнул, хуже
порки обидел… Этого у нас прежде не бывало: тело наказывай, а души не трожь!
Жадов. Да, мне все говорят, что я нетерпим, что от этого я много теряю. Да разве нетерпимость недостаток? Разве
лучше равнодушно смотреть на Юсовых, Белогубовых и на все мерзости, которые постоянно кругом тебя делаются? От равнодушия недалеко до
порока. Кому
порок не гадок, тот сам понемногу втянется.
Он, вероятно, мог быть
хорошим проповедником, утешителем и наставником страждущего человечества, которому он с раннего детства привык служить под руководством своей матери и которое оставалось ему навсегда близким и понятным; к людским неправдам и
порокам он был снисходителен не менее своей матери, но страстная религиозность его детских лет скоро прошла в доме дяди.
Мамаева. Погодите, погодите! Может быть, это еще и
лучше не иметь добродетелей, но не иметь и
пороков.
Составлен был совет из Савоськи, Порши и Лупана. Пошумели, побранились и порешили, что не в пример
лучше отодрать воров лычагами, а то еще в Перми по судам с ними таскайся да хлопочи. Исполнение этого решения было предоставлено косным, которые устроили
порку тут же на палубе. Всем троим было дано по десяти лычаг.
Истина не нужна была ему, и он не искал ее, его совесть, околдованная
пороком и ложью, спала или молчала; он, как чужой или нанятый с другой планеты, но участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он выше и
лучше их.
Рассудим так: является человек, — является человек с достаточной рекомендацией, дескать, способный чиновник,
хорошего поведения, только беден и потерпел разные неприятности, — передряги там этакие, — ну, да ведь бедность не
порок; стало быть, я в стороне.
Он, конечно, видит, что в
хороших сосиететах за
порок не почитают махать от скучных мужей и что, напротив, таких женщин везде хорошо принимают; а ежели бы маханье было
порок, то бы, всеконечно, их в
хороших домах не ласкали.
Это — смесь
хороших инстинктов с ложью, живого ума с отсутствием всякого намека на идеи и убеждения, путаница понятий, умственная и нравственная слепота — все это не имеет в ней характера личных
пороков, а является, как общие черты ее круга. В собственной, личной ее физиономии прячется в тени что-то свое, горячее, нежное, даже мечтательное. Остальное принадлежит воспитанию.
Общественное Призрение, которое благотворит несчастным жертвам бедности и недугов, воспитывает сирых, управляет работными домами (где бедный гражданин, лишенный всего, кроме сил, трудами своими живет и другим пользу приносит), местами наказания или,
лучше сказать, исправления гражданских
пороков; и наконец, Совестный Суд, который есть человеколюбие правосудия (божественная и беспримерная мысль в законодательстве!), останутся в России вечным памятником того, что некогда Добродетель в лице Монархини управляла ею.
— Так и знал, что этим кончится, — сказал художник, морщась. — Не следовало бы связываться с этим дураком и болваном! Ты думаешь, что теперь у тебя в голове великие мысли, идеи? Нет, чёрт знает что, а не идеи! Ты сейчас смотришь на меня с ненавистью и с отвращением, а по-моему,
лучше бы ты построил еще двадцать таких домов, чем глядеть так. В этом твоем взгляде больше
порока, чем по всем переулке! Пойдем, Володя, чёрт с ним! Дурак, болван и больше ничего…
Однажды вечером я проходил мимо избы Коломенцовых. На пороге, кутаясь в тулуп, сидела старуха — мать Доньки, Мавра, с желтым, мертвенно-сухим лицом и громадным животом. У нее цирроз печени и
порок сердца, она уже второй год еле двигается и только в
хорошие дни выползает на порог. Поздоровались.
— Смерть! — продолжал Петр Иннокентьевич. — Это избавление! Жизнь? Что заключается в ней? Как глупы люди, что так дорого ее ценят. Все бегут за этим блестящим призраком. Глупцы! Из золота они сделали себе Бога и поклоняются ему. Одного съедает самолюбие, другого — зависть. Всюду подлость, лесть и грязь! Все дурное торжествует над
хорошим,
порок и разврат одерживают победу над честью и добродетелью.
Ведь она делается же кругом, худо ли, хорошо ли — с потерями и тратами, с
пороками и страстями. И народ, и разночинцы, и купцы, и чиновники, и интеллигенты — все захвачены огромной машиной государственной и социальной жизни. Все в ней перемелется, шелуха отлетит; а
хорошая мука пойдет на питательный хлеб.